" — Растения, они все мертвы. — Отлично, надеюсь, они страдали…» (с)
Бердслей
читать дальшеСАЛОМЕЯ: Дай мне голову Иоканаана.
ИРОД (обессиленный, садится): Хорошо. Пусть она получит то, что просит!
Поистине, она дочь своей матери! (Первый солдат приближается, Иродиада
снимает с руки тетрарха перстень смерти и отдает солдату, который тотчас
передает его палачу. Палач выглядит испуганным.) Кто взял мой перстень? У
меня на правой руке был перстень. Кто выпил мое вино!? У меня в чаше было
вино. Она была до краев наполнена вином. Кто-то выпил его! О! я уверен,
кого-то постигнет несчастье. (Палач спускается в цистерну.) О, зачем я
поклялся, зачем я дал слово? Царь никогда не должен давать слово. Если царь
сдержит слово, это ужасно, и если он не сдержит слова, это тоже ужасно.
ИРОДИАДА: Моя дочь поступила очень хорошо.
ИРОД: Я уверен, случится несчастье.
САЛОМЕЯ (заглядывает в цистерну и прислушивается): Все тихо. Я ничего
не слышу. Почему он молчит? О, если бы кто-то пытался убить меня, я бы
кричала, я бы отбивалась, я бы боролась... Руби, руби, Нееман! Руби, говорю
тебе... Нет, я ничего не слышу. Такая тишина, ужасная тишина. А! что-то
упало. Я слышала, что-то упало. Это меч палача. Он боится, этот раб. Он
уронил меч. Он не осмеливается убить этого человека. Он трус, этот раб! (Она
видит пажа Иродиады и обращается к нему.) Подойди сюда. Ты был другом того,
который умер сегодня, не так ли? Так вот, говорю тебе, на сегодня еще не
достаточно мертвых. Скажи солдатам, пусть они спустятся и принесут мне то, о
чем я прошу, то, что мне обещал тетрарх, то, что мне принадлежит, наконец.
(Паж отступает. Она обращается к солдатам.) Подойдите сюда, солдаты.
Спуститесь в цистерну и принесите мне голову этого человека. (Солдаты
отступают.) Тетрарх, тетрарх, прикажи своим солдатам принести мне голову
Иоканаана! (Огромная черная рука, рука палача, показывается из цистерны,
держа на серебряном щите голову Иоканаана. Саломея берет ее в руки. Ирод
закрывает лицо плащом. Иродиада улыбается и обмахивается веером. Назареяне
падают на колени и начинают молиться.) А! ты не позволил мне поцеловать твои
уста, Иоканаан. Что же? теперь я их поцелую. Я укушу их зубами, как кусают
спелый плод. Да, я поцелую твои уста, Иоканаан. Так я сказала, правда? так я
сказала. О, теперь я их поцелую... Но почему ты не смотришь на меня,
Иоканаан? Твои глаза были так ужасны, так исполнены гнева и презрения, но
они закрыты. Почему они закрыты? Открой глаза! Подними веки, Иоканаан.
Почему ты не смотришь на меня? Или ты боишься меня, Иоканаан, что ты не
смотришь на меня? А твой язык, он был словно красная змея, источающая яд, но
теперь он неподвижен, он ничего не говорит, Иоканаан, эта багряная змея,
которая плевала в меня ядом. Странно, не правда ли? Отчего эта змея больше
не движется?.. Ты отказался от меня, Иоканаан. Ты отверг меня. Ты оскорблял
меня, ты говорил со мною как с блудницей, как с распутницей, со мною,
Саломеей, дочерью Иродиады, царевной Иудейской! Что же, Иоканаан, я еще
жива, а ты, ты мертв, и твоя голова принадлежит мне. Я могу сделать с ней
все, что захочу. Я могу бросить ее собакам земным и птицам небесным. Все,
что оставят собаки, съедят птицы... О! Иоканаан, Иоканаан, ты был
единственным, кого я любила. Все другие мне ненавистны. Но ты, ты был
прекрасен! Твое тело было белым, как колонна из слоновой кости на серебряном
подножии. Оно было садом, полным голубей и серебряных лилий. Оно было
серебряной башней, украшенной щитами из слоновой кости. Не было ничего в
мире такого белого, как твое тело. Не было ничего в мире такого черного, как
твои волосы. Во всем мире не было ничего такого красного, как твои уста.
Твой голос был кадильницей, источающей странные благовония, и когда я
смотрела на тебя, я слышала странную музыку. О, почему ты не смотрел на
меня, Иоканаан? Ты закрыл лицо словами и проклятьями. Ты надел на глаза
повязку того, кто хочет видеть Бога. Да, ты видел Бога, Иоканаан, но меня,
меня... ты никогда не видел. Если бы ты увидел меня, ты бы полюбил меня. Я -
я увидела тебя, Иоканаан, и я полюбила тебя. О, как я любила тебя! Я еще
люблю тебя, Иоканаан, я люблю только тебя... Я жажду твоей красоты. Я алчу
твоего тела. И ни вино, ни плоды не утолят моего желания. Что мне делать,
Иоканаан? Ни реки, ни моря не смогут погасить моей любви. Я была царевной, а
ты презрел меня. Я была девушкой, а ты лишил меня девственности. Я была
чиста, а ты влил огонь в мои жилы... О! Почему ты не смотрел на меня,
Иоканаан? Если бы ты посмотрел на меня, ты бы полюбил меня. Я хорошо знаю,
что ты бы полюбил меня, и что тайна любви больше, чем тайна смерти. Только
любовь имеет значение.
ИРОД: Она чудовищна, твоя дочь, она совершенно чудовищна. То, что она
сделала, - это великое преступление. Я уверен, что это преступление против
неведомого Бога.
ИРОДИАДА: Я вполне одобряю то, что сделала моя дочь. Теперь я останусь
здесь.
ИРОД (вставая): А! Заговорила жена-кровосмесительница! Пойдем! Я не
останусь. Пойдем, говорю тебе. Я уверен, произойдет что-то страшное.
Манассия, Иссахар, Осия, гасите факелы. Я не хочу ничего видеть. Я не хочу,
чтобы меня видели. Погасите факелы! Уберите луну! Уберите звезды! Уйдем,
Иродиада, скроемся во дворце. Мне становится страшно.
(Рабы гасят факелы. Звезды исчезают. Большая черная туча наплывает на
луну и скрывает ее полностью. Сцена погружается в темноту. Тетрарх начинает
подниматься по лестнице.)
ГОЛОС САЛОМЕИ: А! я поцеловала твои уста, Иоканаан, я поцеловала твои
уста. На твоих губах был горький вкус. Это был вкус крови?.. Но, может быть,
это был вкус любви... Говорят, у любви горький вкус... Впрочем, что с того?
что с того? Я поцеловала твои уста, Иоканаан.
(Лунный луч падает на Саломею и освещает ее.)
ИРОД (оборачивается и видит Саломею): Убейте эту женщину!
(Солдаты бросаются вперед и раздавливают щитами Саломею, дочь Иродиады,
царевну Иудейскую.)
ИРОД (обессиленный, садится): Хорошо. Пусть она получит то, что просит!
Поистине, она дочь своей матери! (Первый солдат приближается, Иродиада
снимает с руки тетрарха перстень смерти и отдает солдату, который тотчас
передает его палачу. Палач выглядит испуганным.) Кто взял мой перстень? У
меня на правой руке был перстень. Кто выпил мое вино!? У меня в чаше было
вино. Она была до краев наполнена вином. Кто-то выпил его! О! я уверен,
кого-то постигнет несчастье. (Палач спускается в цистерну.) О, зачем я
поклялся, зачем я дал слово? Царь никогда не должен давать слово. Если царь
сдержит слово, это ужасно, и если он не сдержит слова, это тоже ужасно.
ИРОДИАДА: Моя дочь поступила очень хорошо.
ИРОД: Я уверен, случится несчастье.
САЛОМЕЯ (заглядывает в цистерну и прислушивается): Все тихо. Я ничего
не слышу. Почему он молчит? О, если бы кто-то пытался убить меня, я бы
кричала, я бы отбивалась, я бы боролась... Руби, руби, Нееман! Руби, говорю
тебе... Нет, я ничего не слышу. Такая тишина, ужасная тишина. А! что-то
упало. Я слышала, что-то упало. Это меч палача. Он боится, этот раб. Он
уронил меч. Он не осмеливается убить этого человека. Он трус, этот раб! (Она
видит пажа Иродиады и обращается к нему.) Подойди сюда. Ты был другом того,
который умер сегодня, не так ли? Так вот, говорю тебе, на сегодня еще не
достаточно мертвых. Скажи солдатам, пусть они спустятся и принесут мне то, о
чем я прошу, то, что мне обещал тетрарх, то, что мне принадлежит, наконец.
(Паж отступает. Она обращается к солдатам.) Подойдите сюда, солдаты.
Спуститесь в цистерну и принесите мне голову этого человека. (Солдаты
отступают.) Тетрарх, тетрарх, прикажи своим солдатам принести мне голову
Иоканаана! (Огромная черная рука, рука палача, показывается из цистерны,
держа на серебряном щите голову Иоканаана. Саломея берет ее в руки. Ирод
закрывает лицо плащом. Иродиада улыбается и обмахивается веером. Назареяне
падают на колени и начинают молиться.) А! ты не позволил мне поцеловать твои
уста, Иоканаан. Что же? теперь я их поцелую. Я укушу их зубами, как кусают
спелый плод. Да, я поцелую твои уста, Иоканаан. Так я сказала, правда? так я
сказала. О, теперь я их поцелую... Но почему ты не смотришь на меня,
Иоканаан? Твои глаза были так ужасны, так исполнены гнева и презрения, но
они закрыты. Почему они закрыты? Открой глаза! Подними веки, Иоканаан.
Почему ты не смотришь на меня? Или ты боишься меня, Иоканаан, что ты не
смотришь на меня? А твой язык, он был словно красная змея, источающая яд, но
теперь он неподвижен, он ничего не говорит, Иоканаан, эта багряная змея,
которая плевала в меня ядом. Странно, не правда ли? Отчего эта змея больше
не движется?.. Ты отказался от меня, Иоканаан. Ты отверг меня. Ты оскорблял
меня, ты говорил со мною как с блудницей, как с распутницей, со мною,
Саломеей, дочерью Иродиады, царевной Иудейской! Что же, Иоканаан, я еще
жива, а ты, ты мертв, и твоя голова принадлежит мне. Я могу сделать с ней
все, что захочу. Я могу бросить ее собакам земным и птицам небесным. Все,
что оставят собаки, съедят птицы... О! Иоканаан, Иоканаан, ты был
единственным, кого я любила. Все другие мне ненавистны. Но ты, ты был
прекрасен! Твое тело было белым, как колонна из слоновой кости на серебряном
подножии. Оно было садом, полным голубей и серебряных лилий. Оно было
серебряной башней, украшенной щитами из слоновой кости. Не было ничего в
мире такого белого, как твое тело. Не было ничего в мире такого черного, как
твои волосы. Во всем мире не было ничего такого красного, как твои уста.
Твой голос был кадильницей, источающей странные благовония, и когда я
смотрела на тебя, я слышала странную музыку. О, почему ты не смотрел на
меня, Иоканаан? Ты закрыл лицо словами и проклятьями. Ты надел на глаза
повязку того, кто хочет видеть Бога. Да, ты видел Бога, Иоканаан, но меня,
меня... ты никогда не видел. Если бы ты увидел меня, ты бы полюбил меня. Я -
я увидела тебя, Иоканаан, и я полюбила тебя. О, как я любила тебя! Я еще
люблю тебя, Иоканаан, я люблю только тебя... Я жажду твоей красоты. Я алчу
твоего тела. И ни вино, ни плоды не утолят моего желания. Что мне делать,
Иоканаан? Ни реки, ни моря не смогут погасить моей любви. Я была царевной, а
ты презрел меня. Я была девушкой, а ты лишил меня девственности. Я была
чиста, а ты влил огонь в мои жилы... О! Почему ты не смотрел на меня,
Иоканаан? Если бы ты посмотрел на меня, ты бы полюбил меня. Я хорошо знаю,
что ты бы полюбил меня, и что тайна любви больше, чем тайна смерти. Только
любовь имеет значение.
ИРОД: Она чудовищна, твоя дочь, она совершенно чудовищна. То, что она
сделала, - это великое преступление. Я уверен, что это преступление против
неведомого Бога.
ИРОДИАДА: Я вполне одобряю то, что сделала моя дочь. Теперь я останусь
здесь.
ИРОД (вставая): А! Заговорила жена-кровосмесительница! Пойдем! Я не
останусь. Пойдем, говорю тебе. Я уверен, произойдет что-то страшное.
Манассия, Иссахар, Осия, гасите факелы. Я не хочу ничего видеть. Я не хочу,
чтобы меня видели. Погасите факелы! Уберите луну! Уберите звезды! Уйдем,
Иродиада, скроемся во дворце. Мне становится страшно.
(Рабы гасят факелы. Звезды исчезают. Большая черная туча наплывает на
луну и скрывает ее полностью. Сцена погружается в темноту. Тетрарх начинает
подниматься по лестнице.)
ГОЛОС САЛОМЕИ: А! я поцеловала твои уста, Иоканаан, я поцеловала твои
уста. На твоих губах был горький вкус. Это был вкус крови?.. Но, может быть,
это был вкус любви... Говорят, у любви горький вкус... Впрочем, что с того?
что с того? Я поцеловала твои уста, Иоканаан.
(Лунный луч падает на Саломею и освещает ее.)
ИРОД (оборачивается и видит Саломею): Убейте эту женщину!
(Солдаты бросаются вперед и раздавливают щитами Саломею, дочь Иродиады,
царевну Иудейскую.)
@темы: Гений,гений,идиот, magnifique, Enterre-moi, Заграница нам поможет!, Последние романтики, All you need is love, Retro